Informacion Personal

Translator since 1953 in RAF and BBC Monitoring, freelance since 1965. Engineering, commercial, literary.

I am mainly seeking literary work at the moment, which is why I have entered one page reach from two novels.

Page of novel “Тайна царя Иоанна”/”Secret of Ivan the Terrible”
Russian text
Ребята бросились выполнять все ее указания. Алексей, кряхтя волочил стонущих бандитов к стене. А Виталий, взяв у него автомат и проверив его готовность к стрельбе, скользнул в проход.
Между тем, Кузнецов пытался снять с Мыльникова бронежилет. Тамара, опустившись на колени, помогала ему. Семен уже пришел в себя. И увидев это, Тамара наклонилась к нему и поцеловала.
Женщина существо непредсказуемое. Настроение Тамары за этот вечер очередной раз изменилось кардинально. Она оценила поведение Мыльникова, не столь жертвенное, но тем не менее мужественное и искреннее. Теперь она боялась потерять этого человека.
– Прости меня, Сеня, – сказала она. – Ну, прости глупую бабу. Ты действительно мой рыцарь. Мой спаситель.
Семен поморщился.
– Хватит болтать, – с трудом, как бы выталкивая слова, сказал он. – У меня, кажется, сломаны ребра. Снимите бронежилет и дайте его тому, кто первым выйдет проверять ситуацию на улице. Там могут быть еще желающие нас… побеспокоить.
К нему вернулось чувство юмора.
Из темноты вышел Виталий, неся помимо автомата еще один пистолет.
– Там один труп, – сказал он. – Наверное вы его уложили, – он помедлил, не находя слов, как назвать Тамару.
– Не стесняйся, Виталий и не принимай игру этих стареющих плейбоев. Называй меня просто Тамарой.
– Княжна, какая уничижительная характеристика для нас с Семеном!
– Профессор вы неисправимы. Чуть только отпустит ситуация, вы готовы снова прикалываться. Хватит.
– Да вы сами предложили нам эту, как вы говорите, игру, Тамара! – возмущенно воскликнул Кузнецов. – Но, боюсь, что наши приключения не окончились. Поэтому стихийно сформировавшиеся псевдонимы весьма уместны. Так что, оставайтесь﷓ка вы княжной.
– Ладно, я не против. Тем более, что это действительно так.
Говоря это, она расстегивала на Семене рубашку и пыталась поднять майку. Наконец, ей это удалось. И она увидела два огромных синяка на груди Мыльникова. Осторожно потрогав эти синяки она спросила:
– Больно?
Мыльников поморщился.
– Разумеется. Я же говорю, ребра сломаны. Мне надо крепко перебинтовать грудь, чтобы я мог хотя бы встать, не окочурившись от боли.
– Эй, ребята, есть что﷓нибудь вроде бинтов? – крикнула Тамара.
– Есть, – отозвался Виталий и полез в свою сумку, стоящую у стены.
Он вынул индивидуальный пакет, и, отстранив Тамару, начал умело бинтовать Мыльникову грудь.
– Да вы запасливы, ребята, – сказала Тамара. – Как это только вы не догадались, идя на такое мероприятие, вооружиться должным образом.
– Нечем было, – хмуро бросил Кузнецов.
– Вот такие у нас русские экстремисты, – ухмыльнулась Тамара. – Потому и национальной революции все нет и нет.
– Ничего, теперь у нас стволов навалом, – парировал Кузнецов.
Между тем, Виталий закончил бинтовать Мыльникова. Тот пошевелился и сел поудобнее, привалившись к стене.
В отношениях всей компании опять, который уже раз за сегодняшний день, произошли резкие перемены. Аристократический лоск как будто потускнел у Тамары. Теперь в ее действиях и словах проскальзывали элементы поведения обычной бабы, застуканной своим мужиком на грешках, которые она считает мелкими. Но за которые хочет перед ним оправдаться. Было ясно, что после того, как Мыльников, пусть и одетый в бронежилет, прикрыл ее своей грудью, она окончательно стала «его женщиной».
Translation
The boys hurried to carry out her instructions. Aleksey, grunting, dragged the groaning gangsters over to the wall. And Vitaly, taking the automatic rifle with him and making sure it was ready to fire, slipped into the passage.
Meanwhile, Kuznetsov was trying to remove Mylnikov’s bulletproof vest. Tamara, getting down on her knees, was helping him. Semyon had already recovered consciousness. And seeing this, Tamara bent down to him and kissed him.
Women are unpredictable creatures. Once more that evening, Tamara’s mood changed radically. She viewed Mylnikov’s behavior as not totally self-sacrificial, but nevertheless brave and sincere. Now she was afraid of losing this man.
“Forgive me, Semyon”, she said. “Please, forgive a stupid woman. Now you really are my knight, my savior!”
Semyon winced.
“That’s enough chatter”, he said with difficulty, as if forcing out the words. “I think I have broken ribs. Take off my bulletproof vest and give it to whoever goes out first to check the situation on the street. There might be more wanting to… give us a spot of bother.”
His sense of humor was returning.
Vitaly emerged from the darkness, carrying a pistol as well as the automatic rifle.
There’s one body there”, he said. “Probably you hit him…” He hesitated, not sure what to call Tamara.
“Don’t be shy, Vitaly, and don’t play the game of these ageing playboys. Just call me Tamara.”
“Princess, what a derogatory description of me and Semyon!”
“Professor, you’re incorrigible. The situation only has to slacken off a little, and you are ready for your witty repartee again. Stop it!”
“It was you who started this game, as you call it, Tamara!” exclaimed Kuznetsov indignantly. “But I’m afraid our adventures aren’t over. Therefore pseudonyms which outsiders don’t know are just what we need. So we’ll keep calling you princess.”
“Fine, I’ve no objection. Especially as I actually am one.”
While saying this, she unbuttoned Semyon’s shirt and was trying to lift his vest. Eventually, she managed it, and saw two huge bruises on his chest. Carefully touching these bruises, she asked: “Does it hurt?”
Mylnikov winced. “Of course it does. I told you, I have broken ribs. You need to bandage my chest tightly, so that I can at least stand up without crying out in pain.”
“Hey, boys, have you got anything that would do as bandages?” shouted Tamara.
“Yes”, replied Vitaly, and crawled over to his bag standing against the wall.
He took out a single bandage pack, and taking Tamara’s place, began skillfully bandaging Mylnikov’s chest.
“You brought a lot of useful things, boys”, said Tamara. “How come, when starting on something like this, you didn’t arm yourselves properly?”
“We didn’t have anything”, cut in Kuznetsov sourly.
“That’s our Russian extremists for you”, said Tamara, grinning. “That’s why the national revolution still hasn’t happened.”
“Never mind, now we’ve got a whole arsenal of guns”, replied Kuznetsov.
Meanwhile, Vitaly had finished bandaging Mylnikov, who shifted to a more comfortable position against the wall.
Once again, as so many times before that day, there had been radical changes in the company. Tamara’s aristocratic gloss seemed to have faded. Now her actions and words were more like those of any woman caught out by her husband in sins which she herself considers grievous, but for which she wants to justify herself to him. It was clear that since Mylnikov had shielded her with his own body, even if he was wearing a bulletproof vest, she had finally become “his woman”.

Page of novel “Три дня свиней и роз”/”Three Days of Swine and Roses”
Russian text
Я затаил дыхание, нажал на бронзовую ручку и осторожно толкнул дверь в персональные покои фон Цубербюллера. Тяжеленная дубовая дверь отворилась на удивление легко, с еле слышным скрипом. Проскользнув внутрь и стараясь не шуметь, я аккуратно прикрыл ее, сделал еще пару шагов и остановился, чтобы унять бешено колотящееся сердце и провести рекогносцировку.
Пока организм расправлялся с огромной дозой адреналина, я прокрутил в голове встречу, закончившуюся несколько минут назад в «Ромашковой поляне».
Остановить беспорядочное бегство войск у меня получилось легко. Но как сколотить из них боеспособную единицу? Команду, которая сможет противостоять банде Цубербюллера, с ее мощным мозговым центром и опытными исполнителями. Простого пересказа событий тут точно не хватит. Если хочешь увлечь людей за собой, нужно произнести яркую и продуманную речь. Например, что-нибудь в стиле Цицерона.
Стоп. Цицерон? В памяти всплыли студенческие годы. Во время восьмого захода на пересдачу экзамена Цубербюллер заставил меня заучить наизусть несколько речей Цицерона – самые известные из них.
Растолкайте меня ночью и спросите, как меня зовут, и я не уверен, что смогу ответить. Но если вы попросите меня процитировать вторую речь Цицерона против Катилины, начиная с третьей строки шестого абзаца, я тут же начну бормотать. И не остановлюсь, пока не закончу.
И этим умением я обязан Цубербюллеру, кто бы мог подумать. Готовься, барон, я собираюсь повернуть против тебя твое же оружие. Просто заменю Катилину на Цубербюллера.
Продумывая детали, я пару раз прошелся по ромашковому Сенату туда и обратно, поглядывая на сидящую в партере аудиторию. Два интеллигента-ботана, которые даже подраться толком не в состоянии, против двух мощных и готовых на всё головорезов и примкнувшего к ним шпиона-биографа – не густо, конечно. Но выбирать все равно не из кого.
Я остановился и заговорил:
– Доколе же ты, о Цубербюллер, будешь злоупотреблять нашим терпением? Как долго еще ты, в своем бешенстве, будешь издеваться над нами? До каких пределов ты будешь кичиться своей дерзостью, не знающей узды?
Сразу после вступления стало понятно, что старик Цицерон не зря ел свой хлеб. Речи уже пара тысяч лет, а пожалуйста – аудитория по-прежнему внимает, не только затаив дыхание, но и с почтением на лицах. Отлично, продолжаю.
– Неужели ты не понимаешь, что твои намерения открыты? Не видишь, что твой заговор уже известен всем присутствующим и раскрыт? О, времена! О, нравы!
Я выдержал паузу, мысленно поблагодарил Цицерона и перешел от риторики к конкретике. Сначала рассказал про разговор в парке и двух типов, один из которых оказался садовником барона. Затем про вопрос с грибником, который « уже разрулили» и про анонимку, и про шпиона-биографа, и про похищенных свиней, и про ультиматум Паше. А также про босса, руководившего всем этим цирком с конями и свиньями – под личиной которого, конечно же, скрывается сам Цубербюллер.
Шагая по комнате, я потрясал, обескураживал и ошеломлял. Плюс щедро сыпал фактами, домыслами и версиями.
Антона Сергеевича я изобразил невинной жертвой страшного заговора, только первой из многих. Пашундера – порядочным и наивным юношей, попавшим под роковое влияние Леночки. Леночка обольстительна и хитра, говорил я, и ее намерения в отношении Паши не назовешь прозрачными, но нам нельзя торопиться мазать ее дёгтем. Мой старый друг Паша, говорил я, обращаясь к Антону Сергеевичу, временами выглядит идиотом, однако идиот он простодушный и честный. И если он говорит, что у Леночки есть алиби, мы должны верить ему.
Translation
I held my breath, pressed the bronze handle and carefully pushed on the door to von Zuberbüller’s personal domain. The heavy oak door opened surprisingly easily, with a barely audible creak. I slipped inside, and trying not to make a sound, carefully closed it. I took another step or two and stopped, to allow my madly beating heart to slow down and to carry out a reconnaissance.
While my organism was coping with the massive dose of adrenalin, I went over in my mind the meeting that had ended a few minutes ago in “Daisy Meadow”.
I found it easy to halt the disorderly flight of my forces. But how could I forge them together into a combat-ready unit, a team capable of standing against the Zuberbüller gang, with its mighty brain centre and experienced operatives? A simple recounting of events would certainly not do here. If you want to carry people with you, you must deliver an inspirational and well-thought-out speech. For example, something in the style of Cicero.
Stop. Cicero? My student years floated past in my memory. During my eighth attempt to retake my examination, Zuberbüller forced me to learn by heart several of Cicero’s speeches, the best known ones.
If you woke me up at night and asked me my name, I am not sure that I would be able to answer. But if you asked me to recite Cicero’s speech against Catiline, beginning from the third line of the sixth paragraph, I would begin at once, and not stop till the end.
And I was obliged to Zuberbüller for this ability! Who would have thought it? Prepare yourself, Baron, I am about to turn your own weapon against you. I only need substitute Zuberbüller for Catiline.
While considering the details, I paced up and down in the Daisy Senate, glancing at the audience in the stalls. Two intellectuals, both nerds, who weren’t even in a fit state to fight each other, against two strong and dastardly cutthroats and their partner in crime, the spy-biographer - slim pickings, that’s for sure. But there was no-one else to choose from.
I stopped, and began speaking.
“How long, O Zuberbüller, will you abuse our patience? And for how long will that madness of yours mock us? To what end will your unbridled audacity hurl itself?”
Immediately after the introduction, it became clear that old Cicero really knew his onions. The speech was already a couple of thousand years old, but it still works: the audience still takes it in not only with bated breath, but with respect on their faces. Excellent! I continue:
“Do you not know that your plans have been uncovered? Do you not see that your plans have been rendered powerless by the knowledge of all? O tempora! O mores!”
I broke off here for a significant pause, mentally thanking Cicero, and proceeded from the rhetorical to the specific. First I told them about the conversation in the park and the two thugs, one of whom turned out to be the Baron’s gardener. Then about that business of the mushroom man, whom they had “already sorted out”, about the anonymous note, about the spy-biographer, about the stolen pigs and about the ultimatum to Pasha. And also about the “boss”, ringmaster to this crazy circus, who must surely be Zuberbüller himself.
Pacing up and down the room, I shook them, scared them and amazed them. All along with a liberal dose of facts, theories and versions.
I depicted Anton Sergeyevich as the innocent victim of a frightful plot, only the first of many; Pasha as a decent but naïve young man who had fallen under the fateful influence of Lenochka. Lenochka is charming and cunning, I said, and her intentions towards Pasha could not be described as transparent, but we should not be in a hurry to tar and feather her. My old friend Pasha, I explained, turning to Anton Sergeyevich, may look like an idiot at times, but he is an ingenuous and honest idiot. And if he says that Lenochka has an alibi, then we have to believe him.